Введение в Метамодернизм
6 лет назад, в апреле 2013-го, я пришел к себе домой с показа фильма Жижека “Киногид Извращенца” в Доме Кино.
Удивительно, что я был там вместе с Беллой Раппопорт и это был единственный раз, когда мы общались. Это была чистая случайность, кажется, это был пресс-показ, и у нее были проходки, и наш общий знакомый позвал на эти проходки меня. Она еще не писала никаких статей про феминизм, кажется, просто сидела и улыбалась, не помню даже, разговаривали ли мы.
Помню, брат попросил меня купить ему лимонад Воды Лагидзе.
Я вернулся домой с двумя бутылками лимонада, в йодовый, еще не потемневший вечер на окраине земли, в пятиэтажку на улице Карпинского.
В те времена я вел свой паблик Спальные районы страны OZ, стараясь постить там каждый день новые картинки.
Я сел, чтобы придумывать новую картинку.
Меня очень бесило, что картинки строятся по одному принципу конфликта образа и надписи, мне очень хотелось выйти за пределы этой парадигмы создания мемов.
Несколько лет спустя, не в силах победить эту постмодернисткую парадигму столкновения контекстов, я заброшу изготовление картинок.
Но тогда мне очень захотелось выразить это желание.
Я нашел картинку из фильма Вертикаль, где молодой мужик обращался к девушке с очевидным разговором про светлое будущее, и написал в фотошопе-онлайн фирменным шрифтом, которым я делал картинки в том паблике –
- Вот закончится постмодерн, тогда и заживем.
С тех пор я видел эту картинку во многих пабликах, в том виде, в каком я ее сделал, в виде римейков, где картинки были другие, но надпись моя.
Она остается актуальной и по сей день, недавно я увидел ее у такого ригидного персонажа как Михаил Козырев. Тогда-то я и вспомнил, при каких обстоятельствах я ее создал.
Я как раз сел писать про метамодерн, поскольку меня очень много просят о нем написать, и решил, что эта история как нельзя лучше подходит в качестве введения.
Молодой метамодернист сидит на табуретке в старой бабушкиной квартире в пятиэтажке, посмотрев фильм Жижека с будущей фрик-звездой псевдо-феминизма, и ненавидя пост-модернисткую реальность, делает картинку с мечтой о выходе из пост-модернисткой сансары, дурной фрактальной бесконечности.
Этот посыл, безусловно, главное, что есть в метамодернизме.
Вначале возникает попытка перешагнуть за дурной мир бесконечных образов и их идеологического трактования.
Надо отметить, что в том виде, в котором он существует сейчас, метамодернизм это прежде всего оптика. Взгляд на знакомые вещи. Метамодернизм не создал пока ни одного собственного произведения, и попытка отнести к чистому метмаодернизму Уэса Андерсона или Девида Фостера Уолеса, может быть воспринята некорректно именно по этой причине.
Чтобы понять, что Бесконечная шутка не шутка, не прикол, не ироничная утопия, пусть и занудствующая в своей величественной и шизофренической форме, нужно смотреть на нее через определенную призму опытной наивности.
Я сам с этим столкнулся, когда тогдашний пресс-секретарь ВК Жора Лобушкин, однажды сказал мне: Классный у тебя паблик, СМЕШНОЙ!
- Смешной? – переспросил я.
- Ну да!
Меня это очень задело.
Я и не думал шутить, по большей части. Это был вопрос оптики.
Но чертов конфликт образа и надписи не мог восприниматься по-другому.
У меня были подписчики, которые, наслушавшись Макулатуры, писали мне, что я отлично стебусь над Маком или над Икеей, превознося их и возводя в ранг сакральности.
Но я и не думал стебаться.
Мой паблик в оптике таких подписчиков принимал пост-модернисткую форму, они не могли принять, что Мак действительно прекрасен в 7 утра, а Икея таинственна как древняя пещера.
Алехин диктовал им идеологические установки – Мы неудачники, а корпорации это машины, захватившие мир и эксплатирующие нас. Алехин призывал воровать из Икеи, я призывал наслаждаться ей на рассвете, когда там так пустынно и зачарованно.
Как ей наслаждаться, понимали только те, кто уже перестроился оптически на метамодернизм.
Отношение к Макдональдсу, кстати, лучший тест для метамодерниста.
Истинный метамодернист забывает идеологическую чепуху, перестает видеть за Маком царство рабства и наеба, начиная ассоциировать его со своими эмоциями, встраивая его в систему личных лиричиских ассоциаций.
Критик этого утверждения может припомнить, что Энди Уорхол, очевидный пост-модернист, уже привозносил макдональдс, называя его самым прекрасным местом на земле. И это правда тонкий момент. Однако высказывание Уорхола представляется мне все таки именно ироничным. Весь Уорхоловский ширпотреб был направлен на изобличение капитализма, на демонстрацию власти фантиков. Он демонстративно был сверхкапиталистом, тем самым словно демонстрируя, что продается именно пустое тиражирование.
Метамодернизм искренне лиричен по отношению к Макдональдсу. Для него главным элементом оказывается Атмосфера – вещь, которая впервые проявляется как категория эстетики в философии Game Studies, которая изучает компьютерные игры.
Игра создает Атмосферу, и эта Атмосфера становится структурной доминантой, важнее пост-модернистких икон и клише, тиражируемых в различных мемах-конфликтах.
Мы можем увидеть это на примере ШБХ. Зима, где объекты, создающие атмосферу становятся абсолютно вторичны по отношению к ней.
ШБХ – Безусловно метамодернисткое произведение, которое я, если позволите, считаю продолжением линии, заданной мной в Спальных районах.
В вопросах атмосферы Метамодернизм обращается к работам Гернота Беме, который по сути и сводит Атмосферу к оптике. Атмосфере не интересны вещи ни в их утилитарном, ни в их идеологическом значении. Глядя на биг-мак, мы больше не должны думать о калориях или о несчастных эксплатируемых студентах, которые приготовили его нам. В любом случае идеология это манипуляция. Биг-мак не факт экономики, но факт эстетики.
Дихотомия Идеология – Атмосфера являются ключевым водорозделом Пост-Модерна и Мета-модерна.
Выйдя с фильма Жижека, посвященного идеологической оптике на массовую-культуру, сидя там рядом с грядущей главной идеологической истеричкой нашего медиа-пространства, я возопил своей картинкой: Когда все это закончится? Не понимая, что стоит просто раствориться в атмосферах, забыв об идеологии.
В том же 2013, спустя буквально месяц, а может и меньше после просмотра фильма Жижека, философ Михаил Куртов любезно пригласил меня поучавствовать в первой в Петербурге конференции посвященной Game Studies. Я выступал на той конференции с докладом, посвященным организации пространства в антониониевском Приключении, которое казалось мне подобно организации пространства в компьюетрных играх. Я ссылался на Халфу и конечно же к Dear Ester, которая завораживала тогда всех, кто пытался постичь философское игроведение.
Почти все доклады, что удивительно, были посвящены так или иначе феномену фланерства в компьютерной игре.
Фланерство – отказ от выполения миссий, возможный во многих играх, чистое арт-хаусное путешествие по геймплею, которое, как ни странно, порой оказывается сложнее, чем следование за нарративом игры.
Фланерство – акт чистого созерцания атмосферы, прекрасная метафора бегства от идеологии в метамодернисткие эмпиреи, особенно если игра предпологает убийства или, что вполне обычно, строго определенную позицию.
Ирония – та же идеология, жестко подавляющая и принижающая неправильные с ее точки зрения объекты. Убегая от иронии в фланерство, метамодернист, увы, должен туда возвращаться, ибо мир заставляет его вести игру по его правилам.
Но правила это жесткая структура, где каждый элемент означает что-то, вырывается из контекста, чтобы быть помещенным в другой контекст. Где ригидность обсмеивается, а за каждой вещью видится образ и зачастую он идеологичен.
Ролан Барт в своей статье Эффект Реальности задается вопросом, зачем Флобер вводит в повествование совершенно лишние элементы вроде барометра на стене, пирамидок из коробок и прочего как он пишет “незаслуживающего упоминания” (т.е не заслуживающие быть расчлененными, стать структурными иконами. А в наше время появится в ироничных мемах, где появляются объекты, обязательно что-то означающие символически, рисующие собой целую замкнутую вселенную)
А затем долго рассуждает, как такие вещи констатируют реальность.
Реальность именно как реальность, как воздух, как ощущение полноты жизни, то есть как Атмосферу.
Барт не упоминает это слово, но очевидно пишет об этом.
В атмосфере самые сильные предметы вновь становятся мелочами, из которых состоит нечто большее, большее и нерасщепляемое, огромный атом, пузырь, в котором мы перестаем быть злобными левыми критиканами.
Есть замечательная книжка Елены Мельниковой-Григорьевой, посвященная семиотическому разбору Безделушки. Безделушка – вещь, лишенная функциональности, продукт вроде бы чистого капитализма, с его тягой к впариванию излишних вещей, т.н роскоши. И тем не менее, Безделушка так же может быть одним из ключевых понятий метамодернизма, ибо бессмысленность стирает и идеологию.
Алик, наполеннный безделушками, вроде бы чисто капиталистическое явление, оказывается пропитан метамодернизмом, как только мы забываем, что это монстр, гиганская корпорация, спрут, эксплуатирующий наши желания. Мы растворяемся в чистом эстетическом удовольствие, которое он нам дарит.
Мы конструируем атмосферу из безделушек Али-Экспресса или наслаждаемся фантазмами, просматривая их приложения и представляя эти ненужные вещи в контексте своей жизни.
Метамодернизм это не архаика, не возращение к чему-то искреннему и настоящему, ибо искреннего и настоящего не было. Это иллюзия. Всегда все было пропитано идеологией. И если я пишу тут о введении в метамодерн, для начала мы должны осознать, что атмосфера должна стереть идеологию. Победить ее в нашей оптике. Это и есть ключевое отличие от пост-модерна, которое так долго ищут.
В атмосфере оказывается неважной злобная идеологиня Белла Рапопорт и идеологист разоблачитель идеологистов Жижек.
Лемонад Лагидзе для брата, пятиэтажка на Карпинского, табуретка, на которой я делал картинку про “когда закончится пост-модерн” - а он ведь на деле тогда уже закончился. По крайней мере для меня.
Не важна и сама картинка. И факт его конца.
Но увы – Атмосфера метамодерна не может существовать без дихотомии Идеологии, и нам приходится возвращаться к ней снова и снова.
Это имеют ввиду метамодернисты, когда говорят про те самые качели.
Метамодернизм это мерцание оптики, короткий миг, когда можно почувствовать чистую атмосферу.
Этот текст был поэтическим введением в мое понимание метамодерна, и если он вам показался сложным и непонятным, то я, конечно, напишу текст, где объясню, что такое метамодерн на пальцах.
Но этот текст не стоило и понимать.
Ведь понимание и разбор есть идеология.
Тут главное атмосфера, и если вы уловили ее, вы поняли метамодернизм.
